23 октября торжественно празднуется день преставления основателя монастыря преподобного Амвросия. Здесь, в своем любимом детище, он провел последние месяцы своей земной жизни и отошел ко Господу 23 октября 1891 года. С первого дня Шамординская обитель неразрывно связана со своим отцом – старцем Амвросием. После его кончины эта связь не только не прервалась, но и значительно укрепилась, своим духом он неразлучно пребывает с ней.
Из книги «Под благодатным покровом». Шамордино, 2010 год:
«Последние месяцы жизни преподобного Амвросия в Шамордине. – Болезнь батюшки Амвросия и его праведная кончина. – Прощание со старцем и его последний путь в Оптину.
Лето 1890 года старец Амвросий провел в Шамордине. Пробыв в Шамордине около двух недель, Батюшка собрался уезжать в Оптину, но почувствовал себя настолько плохо, что не смог ехать, и вынужден был остаться здесь – теперь уже до конца своих земных дней. Каждое свое решение он принимал только после усердной молитвы, по ясному указанию Божию. И теперь он писал в Оптину: «Я задержался здесь по-особому промышлению Божию, а зачем – это означится позже». «Проходили дни, а батюшка по-прежнему оставался в Шамордине, что вызывало недоумение и различные толки у его почитателей, но, несомненно, что в это время старец был больше нужен Шамординской обители, чем Оптиной. Молодая, еще не устроенная в духовном и хозяйственном отношении Шамординская обитель нуждалась в постоянном окормлении старца, и он отдал ей последние дни своей жизни. С переселением старца Амвросия в Шамордино весь многочисленный поток посетителей направился в эту обитель. Посещая старца, многие влиятельные люди познакомились с Шамординской обителью и, видя любовь старца к ней, из уважения к отцу Амвросию сами становились усердными благотворителями обители, что крайне необходимо было для ее дальнейшего существования». В воскресные и праздничные дни из Оптиной Пустыни приезжал в Шамордино иеромонах для совершения в келье старца «бдения». В первое время, когда батюшка имел больше сил, он сам произносил возгласы и читал Евангелие, выходя своей торопливой походкой к аналою. Его чтение производило на всех глубокое впечатление. Один из современников пишет: «Какая это была торжественная минута: седой, сгорбленный старец – живой проповедник Евангелия, и слова, им произносимые, становились как бы живыми, росли... и наполняли собой всю душу!..» Как и в своей скитской хибарке в Оптиной, он принимал большое число посетителей, стекавшихся к нему со всей России. И хотя при нем всегда находился келейник, из числа сестер назначались дежурные, в обязанность которых входило докладывать о приезжающих, подавать батюшке чай и обед, что считалось большим счастьем. «Особым торжеством для Шамординской обители в зиму 1890 года было 7 декабря – день ангела их любимого старца. Храм к этому дню был убран по-праздничному. Из Оптиной Пустыни приехали архимандрит Исаакий со старшей братией поздравить с днем тезоименитства своего духовного отца. Было торжественное бдение, божественная литургия и молебен с многолетием имениннику. Вся многочисленная шамординская семья пришла поздравить старца. Многие сестры приготовили ему подарки: кто икону, кто четки, кто связал какую-то вещь. Батюшка был очень растроган единодушным выражением любви, всех благодарил, но был несколько смущен торжеством и даже сказал отцу Исаакию: «Уж... очень много параду сделали». Наступившее Рождество 1891 года было особенно радостным для сестер обители: они встретили и провели его с батюшкой. Утром Нового года, выйдя на общее благословение, он сел на диван и прочитал начало стихотворения: «Лебедь на водах Меандра песнь последнюю поет», добавляя, что можно переделать: «Лебедь на водах Шамордандра песнь последнюю поет», – и поясняя, что лебеди поют свою песнь только один раз, перед смертью. Тогда никто не мог подумать, что великий прозорливец говорит о себе, предсказывая свою скорую кончину. Перед Великим Постом в Прощеное воскресенье, когда сестры просили у батюшки прощения и святых молитв на предстоящий пост, он всех оделял просфорами и сухариками. Незаметным и легким показался шамординкам этот Великий Пост. Радость Светлого Христова Воскресения сестры обители разделили со старцем. В конце Светлой седмицы он заметил: «Будете вы вспоминать эту Святую». Все лето 1891 года, живя в Шамордине, батюшка был обременен занятиями с посетителями, поток которых не ослабевал; много времени продолжал уделять и благоустройству обители. Все это требовало много сил, которые заметно для всех оставляли его. 21 сентября он почувствовал себя слабее обычного, у него начался озноб, ухудшился слух, в последующие дни усилилась боль в ушах, лице, голове и во всем теле. Вызванный из Москвы доктор нашел простуду, не представляющую опасности для жизни. И хотя в последующие дни наступило некоторое облегчение, болезнь продолжала развиваться. 29 сентября батюшка попросил отслужить молебен перед находящейся в его келье иконой Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Тотчас его просьба была исполнена, и сестры, и посетители горячо молились о выздоровлении батюшки, стоя у дверей его кельи. После наступившего двухдневного облегчения, его здоровье стало вновь ухудшаться. Сохранились записи по дням о состоянии батюшкиного здоровья и его праведной кончине. «7-е, понедельник, больной провел обыкновенно, к вечеру почувствовал сильную жажду и часто просил пить. 8-го, во вторник, в шесть часов утра он сказал, что его знобит, и в лице очень изменился; спустя несколько минут сделался жар и больной забылся. Через час он попросил ухи, но вдруг так ослабел, что с трудом мог назвать, чего хотел. Жар усилился, и начался бред. Сейчас же послали в скит за отцом Иосифом и отцом Анатолием, которые вскоре и приехали. Весь день больной был без сознания; к вечеру приехал доктор, но старец был уже безнадежен. Жар все усиливался, доходил до 40 градусов, решили батюшку особоровать; пока шли приготовления (это было уже в одиннадцать часов вечера), ему вдруг сделалось так плохо, что думали, что он кончается, и отец Иосиф прочитал отходную; затем отец Анатолий, отец Иосиф и батюшкин духовник отец Федор начали чин елеосвящения, во время которого батюшка лежал без сознания; тяжелое хриплое дыхание было слышно за две комнаты. Когда кончили соборование, то сестры входили понемногу, чтобы взглянуть в последний раз на свое угасающее сокровище и навеки проститься с дорогим любвеобильным отцом, к которому они привыкли прибегать во всякой своей скорби и который их всегда так утешал и ободрял. Едва сдерживая рыдания, боясь нарушить святую тишину, сестры целовали дорогую руку, которая горела огнем, заглядывая в лицо, желая яснее запечатлеть себе дорогие черты. У некоторых еще таилась слабая надежда, что, быть может, это еще не конец, быть может, снова по-прежнему откроются эти глаза и будут ласково смотреть на них, быть может, руки эти не раз осенят их крестным знамением или с отеческой любовью похлопают по голове виновную. Но нет, все это были лишь одни мечты: эти глаза и руки не только больше не пришли в движение, но и окончательно застыли навсегда. После двенадцати часов показался пот и жар начал спадать, это несколько ободрило всех, к утру он пришел в сознание, чего все очень ждали, чтобы приобщить больного Святых Таин. 9-е, среда. В шесть часов батюшка, хотя с большим трудом, приобщился Святых Таин и весь день не терял сознания, выпил несколько глотков кофе и даже вставал с постели, но, когда к нему подошла настоятельница, он ласково посмотрел на нее и тихо проговорил: «Плохо, мать». Оптинский архимандрит, узнав, что старец так плох, приехал к нему и когда вошел и увидел его, то заплакал; батюшка же узнал его и, устремив на него глубокий пристальный взгляд, вдруг поднял руку и снял с себя шапочку – это было последнее прощание со своим начальником. Архимандрит вышел сильно расстроенный и сказал, что никак этого не ожидал. В этот день пришла телеграмма от губернатора, что Преосвященный Калужский 10-го числа выезжает из Калуги, чтобы ехать в Оптину. Сильно смутило всех такое неожиданное известие и в такое тяжелое время. Между тем сестры, поняв, что они навсегда лишаются своего покровителя, изливали свое отчаяние и скорбь в слезных молитвах перед чудотворной Казанской иконой Божией Матери; в церкви служились молебны с коленопреклонением, и все близкие и почитатели старца, как один человек, с воплями просили выздоровления своему наставнику. По неисповедимым судьбам Своим Господь не внял стольким горячим молитвам и взял у них отца. Но молитвы эти не пропали перед Ним, Он вспомнил их и послал осиротевшим сестрам силы и покорность духа, которые помогли им перенести без ропота это тяжелое испытание, которого человеческими силами невозможно было даже вообразить без содрогания. К вечеру у батюшки опять сделался сильный жар, а с шести часов он уже не поднимал головы и лежал в одном положении; всю ночь дыхание было тяжелое, глаза были подняты кверху и губы что-то шептали. 10-е, четверг. С трех часов утра жар начал спадать и силы оставляли его, глаза опустились вниз и остановились на какой-то точке, а губы перестали шевелиться. Утром пульс становился все слабее и слабее и дыхание реже; в одиннадцать часов прочли отходную, и, как только ее кончили, старец начал отходить: лицо стало покрываться мертвенной бледностью, дыхание становилось все короче и короче, и, наконец, он сильно потянул в себя воздух, минуты две это повторилось, затем вдруг батюшка поднял правую руку, слабо перекрестился и вздохнул в третий и последний раз! Долго еще стояли вокруг него, боясь нарушить торжественную минуту разлучения праведной души с телом. Все находились как бы в оцепенении, не веря себе и не понимая, что это – сон или правда? Но святая душа его была уже далеко: она тихо отлетела в иной мир и предстала престолу Всевышнего в сиянии той любви, которой он полон был на земле. Неземная улыбка озарила его старческий лик, который был такой светлый и покойный. Было ровно половина двенадцатого пополудни». Когда перед смертью батюшку Амвросия спросили, на кого он оставляет обитель, то старец без колебания ответил: «Царице Небесной». 13 октября Преосвященнейшим Виталием в храме Пресвятой Троицы было совершено отпевание дорогого батюшки. На другой день тело почившего торжественно было перенесено в Оптину пустынь. «Погода была ужасная; холодный пронзительный ветер пронизывал насквозь, а частый осенний дождь совершенно растворил землю. Но ничто не удерживало усердных почитателей старца: гроб его все время несли на руках сестры Казанской общины, братья Оптинского монастыря и разные лица, желавшие до самого конца доказать свою любовь и преданность к почившему наставнику. Шествие это было так торжественно и вместе умилительно трогательно, что походило скорее на перенесение мощей, нежели на простое погребение. Несметная толпа народа с открытыми головами, колокольный звон, с которым встречали в селах, стройное пение, неумолкаемые литии, хоругви и свечи, не гаснувшие в продолжение семи часов, несмотря на ветер и дождь, – все это производило необыкновенно благодатное впечатление. Вся процессия вместе с экипажами, ехавшими сзади, занимала пространство более версты. Было пять часов и уже темнело, когда величественная процессия подходила к Оптиной пустыни. Большой Оптинский колокол возвестил братии о приближении их наставника и сподвижника, и все они, их многочисленное духовенство с двумя архимандритами, игуменами и прочими приезжими священниками в облачениях вышли на берег реки Жиздры для встречи своего почившего собрата. <…> Далеко за паромом, не обращая внимания на грязь и дождь, навстречу гробу шел среднего роста худощавый монах с грустным, задумчивым лицом. Это ближайший ученик почившего старца – иеромонах Иосиф…». У стен обители пропели заупокойную литию, и гроб с телом старца внесли в Введенский храм, где соборно была совершена торжественная панихида. При гробе всю ночь служились панихиды, и народ вереницей шел проститься с дорогим батюшкой. На следующий день, 15 октября, в день празднования иконы Божией Матери «Спорительница хлебов», гроб с телом батюшки Амвросия перенесли в Казанский собор, где Преосвященнейший Владыка Виталий совершил торжественно Божественную Литургию, после которой он в сослужении 40 священнослужителей отслужил панихиду. По окончании панихиды в предшествии хоругвей и икон, под печальный перезвон колоколов, тело блажено почившего старца было перенесено на место упокоения и погребено рядом с могилой его наставника и учителя преподобного Макария. Скорбь о почившем глубокой болью отозвалась в сердцах его многочисленных осиротевших духовных чад по всей Святой Руси».
Дом-келья, в которой батюшка Амвросий отошел ко Господу, оставался местом утешения и ощутительного его пребывания. Над этим домом после кончины старца стараниями его духовного чада С. В. Перлова был построен кирпичный футляр. В годы разорения монастыря дом-келья вывезли в деревню Шамордино, а в каменном футляре разместили гараж. С возобновлением монашеской жизни здесь был устроен храм, и освящен 15/28 июля 1996 года Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II в честь преподобного Амвросия Оптинского. В этом храме ежедневно совершаются богослужения.
