Отцу, скорбящему о лишении малютки
Вы очень сильно приняли к сердцу кончину вашей четырехлетней малютки и крепко печалитесь и о ней, и о том, что она не приобщена Святых Христовых Таин пред кончиною ее; приписываете это нерадению вашему. Сожалею о вас, что так малодушествуете этим случаем. Конечно, нельзя не пожалеть, лишившись дитя и памятуя о ее болезни и о лишениях, но это человеческая слабость и немощь. Вы – верующий христианин, должны искать утешения в вере и уповании на непостижимый нам Промысл Божий и любовь Его к человеку. Неужели же мы созданы только для здешней жизни? А как она кратка и исполнена всякого рода скорбей, страданий, соблазнов и грехопадений, будущий же век не имеет конца. Бог же, ведущий и несодеянная наша в будущее время, благоизволил в настоящее время принять к Себе юную младенческую душу дочери вашей в вечное наслаждение и покой, и она избавилась всех здешних треволнений и скорбей, которые могли бы ее встретить на жизненном пути. Не беспокойтесь и о том, что она не причащена Святых Таин перед смертью; но, конечно, недавно была приобщена сей Божественной трапезы, и это не от вашего нерадения произошло, а потому, что не рассчитывали на такой скорый переход ее в вечность; да она же невелик младенец, и Церковь не молит о прощении грехов младенцев, но: «Упокой, Господи, душу младенца N. N. в Царствии Небесном». Итак, успокойтесь тем, что на это была воля Божия, чтобы ей в настоящее время переселиться в вечность и что она там по благости Божией наслаждается вечным блаженством. И в том отложите смущение, будто бы вы содержали в вашей мысли хулу на Духа Святаго. Это действие вражие, а не ваша мысль; враг не хочет добра и спокойствия, а возмущает разными средствами; вы не повинуйтесь ему в смущении и не приписывайте себе вины этой мысли. Я знаю, как вы смущаетесь от многих случаев, ничего не значащих; о сем много было с вами говорено и о причине, отчего оное бывает.
К тому же, о том же
В письме вашем повторяется воспоминание случаев, бывших при болезни и смерти малютки вашей; и тем самым расстраиваете себя и наносите скорбь супруге и детям вашим. О будущей участи дитяти вашего нечего сомневаться, оно наследует вечное блаженство. Надобно веровать и надеяться и сим себя успокаивать. Пусть духовная любовь возьмет верх над естественною, плотскою любовию. Вы любили ее, потому и жалеете, что она не с вами, а переселилась в вечность. Но Бог больше вас любит ее, призвав в юном возрасте в лик прочих младенцев, ликующих и наслаждающихся вечным блаженством. Знаете ли вы, что бы могло встретить ее в жизни, а особенно в нынешние лютые и тяжкие времена? Кто избегнет скорбей и болезней и причин оных – грехов? А она всего этого избежала и теперь находится там, «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная». При всей вашей к ней любви и, положим, благоразумии, могли ли вы ей устроить здесь жизнь счастливую, безболезненную и бесскорбную? Да будет же воля Божия во всем и над всеми нами, а наше дело – покорность воле Его. Праотец Авраам единственного сына, обетованного, произволением принес в жертву Богу, по приказанию Его. А вам Господь даровал многих, а взял едину; благодарите паче Бога и не сетуйте безмерною печалию. Упоминаете о случае, когда вы читали молитву на сон грядущим над нею, и когда нужно было ее больную переворотить и вы не дерзнули оставить молитву, а желали извещения на смущение ваших помыслов. Напрасно вы ожидали оного. Вы знаете, что имеете во многих случаях смущение и это есть ваша душевная болезнь; вам нельзя искать извещения, в смущении невозможно оного разобрать. В том же ответе святого Варсонофия сказано: «Когда кто сопротивляется смущению, то отнюдь не надобно считать дело вредным, а рассмотреть». Вы говорите об извещенной теперь, но не прежде смерти: об этом пишет святой Феогност в «Восторгнутых Класах». О каком же это извещении? То есть о будущей нашей загробной участи, но не прежде смерти, иже есть смиреннейше. Кажется, это относится больше к безмолвникам и близ совершенства обретающимся, а нам надобно более смиренно о себе помышлять.
Сыну, скорбящему о потере матери-старицы
20 января достигло рук моих письмо, известившее грустную весть – кончину почтеннейшей вашей матушки, а моей бабушки... Слава милосердному Господу, сподобившему ее достигнуть смерти в летах столь преклонных и вступить в оную в белых одеждах искреннего раскаяния, исповедания грехов своих, неся на себе печать Святого Елеосвящения и принявшую в себя Христа Причащением Его Святых и Животворящих Таин. Благодарю вас за подробности ее преставления: ибо они единогласно обнадеживают меня в ее вечном благополучии. Благодарю за то, что не сокрыли от меня чувств вашего горестного сердца, ибо люблю печалиться с опечаленными; всевозможное сострадание есть та непременная обязанность, которою я должен любви вашей, отыскавшей меня и в сем удаленном, безмолвном и безвестном уголке.
Потеряв человека, даем ему настоящую цену, дражайший дядюшка, может быть, увеличиваем оную. С моим зачатием уже написался внутри меня закон разрушения: на каждый вновь образующийся член смерть накладывала свое грозное клеймо, говоря: «Он мой». Цепь дней моих есть цепь больших или меньших страданий: каждый новый день моей жизни есть новый шаг, приближающий меня к нетлению. Приходят болезни, и трепещущее сердце вопрошает их предвестники ли вы только моей кончины, или уже дана вам власть разлучить тело от души, разлукою горестною и страшною? Иногда умственное мое око, развлеченное суетою, оживляет созерцание моей печальной участи; но едва встретится какое-либо внезапное скорбное приключение, огонь быстро притекает к моему любимому поучению, как младенец к сосцам матерним, – к поучению о смерти; ибо в истинной печали сокрыто истинное утешение, и благоразумное памятование смерти расторгает смертные узы!
Ты, Которого неизреченной благости мы создание, скажи нам, почто жизнь нашу растворил горестями? Неужели Твое милосердие не трогается нашими страданиями? Почто даешь мне бытие и потом возмещаешь оное мучительною смертию? Не услаждаюсь Я, – вещает Бог, – твоими болезнями, о, человек! Но из семени скорбен твоих и твоих печалей желаю произрастить для тебя плоды вечного и величайшего наслаждения. Не в твоем единственном теле запечатлел Я закон смерти и разрушения, – запечатлел оный в каждом предмете сего видимого мира. Я заповедал всему миру вопить тебе, вместе с твоим телом, что жизнь сия не есть жизнь истинная и настоящая, что нет в сем мире ничего постоянного, к которому могло бы привязаться твое сердце любовию непредосудительной! Когда ты не внемлешь громкому гласу всей вселенной, тогда отеческое Мое благоутробие, непрестанно тебе желающее неограниченных благ, заставляет Меня поднять жезл наказания; тогда томлю тебя искушениями, измождаю недугами, угрозою, скорбями, дабы ты, оставив безумие, сделался премудр, оставив тени, за коими гоняешься, припал к стопам истины и вместе к стопам спасения. Моя неизреченная благость и человеколюбие недомысленное заставили Меня восприять плоть; Моим уничижением Я доставил роду человеческому величие Божества (см.; Ин. 14: 9). Претерпев Крест ради спасения человеческого, кого хочу привлечь к Себе, того сперва поражаю скорбями и стрелами скорбей, умерщвляю его сердце к временным сладостям. Жезл наказаний есть знамя любви Моей к человеку. Так некогда уязвлял Я страданиями сердце раба Моего Давида, и когда поток искушений отделил его от мира, тогда некоторое страшное размышление, некоторый расчет необыкновенный явились в уме его и заняли оный.
Помыслих, – пишет он, – дни первыя, и лета вегная помянух, и поучахся (Пс. 76: 6), то есть взглянул я на мимошедшие дни моей жизни, и они мне показались мгновенным сном, быстро исчезнувшим явлением, мертвою жизнию! Потом вспомянул я о вечности и стал сличать ее с краткостию прошедшей моей жизни и, сравнив бесконечное с кратчайшим временным, вывел результат: какой же результат сей? Убо образом, ходит человек, обаче всуе мятется (Пс. 38: 7), то есть сколько человек ни суетится, сколько ни заботится о разных временных приобретениях, однако все сие напрасно: ибо не перестает он быть на земле некоторым кратким явлением, гостем, странником! Таковые чувства и размышления удалили его от мира страстей; он начал поучаться в Законе Господнем день и ночь и стремиться к познанию себя и Бога, как жаждущий олень на источник прохладных вод. Как царь, он имел возможности всех временных наслаждений, но когда вкусил сладость внутренних благ, тогда забыл снесть и самый хлеб свой (см.: Пс. 101: 5).
Написал я вам, дядюшка, мои чувства, если противные светскому разуму, то, по крайней мере, искренние: а искренность может быть утешительною во время печали.
Усопшая матушка ваша завещала вам перед своею кончиною быть добрым христианином: и я вам этого желаю от всего моего сердца. Тогда смерть потеряет в очах ваших свой грозный вид и соделается только некоторым приятнейшим переходом от временных скорбей к бесконечному наслаждению: она перенесет вас в чертоги, в коих теперь обитает, как мы с некоторою достоверностию угадываем, ваша почтенная родственница. Самая печаль об умерших, озаренная светом истинного разума, истаивает; а на месте оной зачинает прозябать благое упование, утешающее и веселящее душу. Фанатизм стесняет образ мыслей человека – истинная вера дает ему свободу; сия свобода обнаруживается твердостию человека при всех возможных счастливых и несчастливых случаях. Меч, рассекающий наши оковы, есть очищенный ум, видящий во всяком случае его истинную, сокровенную, таинственную причину. Достигает сей цели тот, кто устремится к ней рассматриванием своего ничтожества с трепетным прошением Божественного покровительства и помощи.
Святитель Игнатий (Брянчанинов)
Кладбище
После многих лет отсутствия посетил я то живописное село, в котором я родился. Давно-давно принадлежит оно нашей фамилии. Там – величественное кладбище, осеняемое вековыми древами. Под широкими развесами дерев лежат прахи тех, которые их насадили. Я пришел на кладбище. Раздались над могилами песни плачевные, песни утешительные священной панихиды. Ветер ходил по вершинам дерев; шумели их листья; шум этот сливался с голосами поющих священнослужителей. Услышал я имена почивших – живых для моего сердца. Перечислялись имена: моей матери, братьев и сестер, моих дедов и прадедов отшедших. Какое уединение на кладбище! какая чудная, священная тишина! сколько воспоминаний! какая странная, многолетняя жизнь! Я внимал вдохновенным, божественным песнопениям панихиды. Сперва объяло меня одно чувство печали; потом оно начало облегчаться постепенно. К окончанию панихиды тихое утешение заменило собою глубокую печаль: церковные молитвы растворили живое воспоминание о умерших духовным услаждением. Они возвещали воскресение, ожидающее умерших! они возвещали жизнь их, привлекали к этой жизни блаженство. Могилы праотцев моих ограждены кругом вековых дерев. Широко раскинувшиеся ветви образовали сень над могилами: под сенью покоится многочисленное семейство. Лежат тут прахи многих поколений. Земля, земля! сменяются на поверхности твоей поколения человеческие, как на деревьях листья. Мило зеленеют, утешительно, невинно шумят эти листочки, приводимые в движение тихим дыханием весеннего ветра. Придет на них осень: они пожелтеют, спадут с дерев на могилы, истлеют на них. При наступлении весны другие листочки будут красоваться на ветвях, и также – только в течение краткой чреды своей, также увянут, исчезнут.
Что наша жизнь? Почти то же, что жизнь листка на древе!
20 мая 1844 года.
Село Покровское Вологодской губернии
