Есть совершенно особые понятия и невиданное сознание вещей нашего бытия, без чего оно, как чудное явление, как плод жизни — никак немыслимо и несостоятельно. Говорим о духовности человека как о сущей красоте его души перед мятущимся миром, пребывающим подчас в забвении Истины, к которой обращено всё Евангелие как Откровение свыше, слова Самого Бога, Господа Иисуса Христа: «Вы соль земли. Вы свет мира» (Мф. 5, 13-14). Христианство стало в полной мере ответом для всякого, чающего и жаждущего всегда большего и лучшего, чем есть, чем было, что поистине прославляло бы нашего Творца и Спасителя.
Сыновне и почтительно помышляя в этих кратких строках о нашем Российском Патриархе Святейшем Алексии II, невозможно опустить из его большой и замечательной биографии такую высокую принадлежность и ценную причастность его к монашеству, которое было для него постоянной духовной силой — как в личном плане, в сугубо внутреннем мире, так и в общественном служении, к коему обязывало его столь высокое звание.
Патриаршество Святителя многолико в своем содержании и значении, и подспудной для него силой всегда была некая аскетичность как прямой смысл иночества, которой оно возвышалось и окрашивалось в своих повседневных деяниях.
Мне помнится открытие первого в Москве монастыря — Данилова, явившееся в то. советское, время как гром на ясном небе. Правительство, неожиданно для всех, уважительно выдало его под Духовно-административный центр Патриархии и не иначе, но Священноначалие нашей Церкви сознавало Данилов несколько по-другому, гораздо выше, т.е. еще и мужской обителью, неким святым камнем, на котором строилось тогда празднество 1000-летия Крещения Руси и с которым соединяли начало новой страницы второго тысячелетия Русской Церкви. Владыка Митрополит Таллиннский Алексий — тогда председатель Синодальной комиссии по восстановлению Данилова монастыря, взял на себя трудную миссию развития высоких идей церковной жизни и, в частности, попечение о возвращенной обители со всех ее сторон — как строительной, так и богослужебной, что вскоре светло настроило православную Москву. Первые постриги в ней, рукоположения иноков были связаны с постоянным содействием и ходатайством митрополита перед всеми инстанциями — духовными и внешними, что заметно укрепляло и поднимало на глазах всех Данилов монастырь и прямо служило в какой-то степени надёжной стеной для него ввиду неоднозначного мнения общественности московской, где бурлило ещё явное непонимание всего значения той духовно возрождающей силы для всей России, какую издревле несла ей Церковь.
Отдельной большой строкой в деятельности Святейшего Патриарха Алексия II, только что заступившего на Первосвятительское служение, должен встать другой славный российский монастырь — Оптина, с её замечательной историей старчества. Оптина была в полном его архипастырском внимании как ставропигиальный монастырь. Он разделял не только празднества обители с ее честной братией, а также благовестнически решал непростые вопросы иноческой жизни в ней. «Как и до революции, в Оптину Пустынь не зарастает тропа народная — сказал однажды Святейший, обращаясь к насельникам как их духовный пастырь, — сюда идут, чтобы приобщиться к святыне, получить наставления от Оптинских старцев, как жить, как совершать наше служение и наш жизненный подвиг».
Но с Оптиной духовно и исторически связан близлежащий женский Шамординский монастырь, где и скончался великий старец Амвросий, его основатель и духовный отец. Неоднократно Первосвятитель, посещая Оптину, выезжал и к сестрам этой известной Амвросиевской обители, оглавляемой игуменией Никоной, и своим утешительным и вразумительным словом утверждал их веру, вдохновляя на спасительное делание, каким бы оно трудным не было ввиду бесценности будущей жизни, как бессмертной.
Нельзя не сказать о незабываемом и самом светлом по Владимирской епархии — о посещении Патриархом почти 10 её монастырей, оставившем неизгладимый след во всех.
Он был в Зосимовой Пустыни, когда возвращали туда гроб преподобного старца Алексия (Соловьева), тянувшего некогда в 1917 году жребий на Патриаршество для трех кандидатов на него.
Знакомясь с Александровским женским монастырем, с его насельницами, игуменией Иоанной, посещая древний град Александров, названный в честь благоверного великого князя Александра Невского, Святейший при большом стечении горожан сказал: «Я впервые посещаю Александров и радуюсь тому, что здесь возрождаются духовные начала, церковная и монашеская жизнь».
Святейший Патриарх побывал в столичном некогда Владимирском знаменитом Богородице-Рождественском мужском монастыре, первом в истории XVII века из всех обителей России, где был захоронен святой Александр Невский, а также в Успенском Княгинином женском монастыре, хранящем чудотворную икону Божией Матери «Боголюбивую» XII века.
Летопись Боголюбского мужского (тогда) монастыря хранит память о Святейшем Патриархе, побывавшем в его стенах, на месте посещения Божией Матерью великого Князя Андрея Юрьевича (XII).
В Суздале, в Покровском женском монастыре, где подвизалась святая праведная София (в миру супруга великого князя Московского Василия III) живо помнят Святейшего Патриарха, его общение с сестрами, с игуменией Софией (Комаровой). А в Махре, в ставропигиальном ныне монастыре преподобного Стефана, духовного друга преподобного Сергия Радонежского, Первосвятитель с большим торжеством освятил новый восстановленный храм в честь основателя этой обители.
Знаменательно стало пребывание Его Святейшества в Киржачском Благовещенском женском монастыре в день прославления преподобного Романа, игумена этой обители — 25 ноября 1996 года. Еще в конце XIV века преподобный Сергий Радонежский заложил камень для этого Богородичного монастыря и тем положил начало граду Киржачу. В том памятном 1996 году всё ещё казалось начальным, нарождающимся, но осознание горожан православных удивило тогда Патриарха, когда он услышал от них при встрече такие слова, которые измеряли их русскую душу, несмотря на самое тяжкое время страны: «Ваше Святейшество, — кто-то из огромной толпы громко сказал от всех, — помолитесь за всех нас, чтобы Бог дал нам терпение». Не хлеба просили, а то, что очищает и возвышает душу.
Примечательным явлением в жизни епархии стал приезд в августе 2007 года Святейшего Патриарха Алексия в древний, с более чем 1000- летней историей, град Муром, его посещение трех монастырей: Спасо-Преображенского, Благовещенского и Троицкого женского, где ещё в прошлом не вступала стопа Первосвятителя, что стало отрадным и ценным для черноризцев святых обителей, их настоятелей и настоятельниц, почувствовавших прилив новых сил от благословения и молитв своего великого Аввы.
Говоря о внутреннем устроении души инока как первой озабоченности для него, Святейший Патриарх в беседах с настоятелями и игумениями монастырей Владимирской епархии часто подчеркивал значение трудовых послушаний для их насельников, о высоком ведении подсобного хозяйства, а также развитии ручных ремесел — шитья, переплёта книг, написания икон, реставрации их, что укрепляло бы и развивало силы инока, делало способным выдерживать все храмовые богослужения, келейные правила, сочетая умно внешнее с духовным.
Хотя прежний иноческий опыт монастырей был в основном пресечён лихолетием революции, однако в отдельных обителях он незримо и чудом сохранялся, на что Святейший Владыка, болея о новооткрытых монастырях, новоначальных иноках, пастырски настраивал их начальствующих и призывал держаться таковых, перенимая от них добрую закваску духовного устроения своих учреждений.
В год 1000-летия истории града Владимира Святейший Патриарх, будучи высоким гостем на этом редком юбилее, при большой массе общественности города тогда открыто сказал: «Я благодарю Бога и Пречистую Его Матерь за возрождение церковной жизни во Владимирской епархии, что наиболее ярко проявляется в восстановлении монашеской жизни во многих святых обителях».
Патриарх и монах — так близко и органично сложилось между ними служение всех Первосвятителей Москвы, начиная с Митрополита Петра, что соответствовало канонам и духу древней Православной Церкви. Более того, ярко говорило ещё и о высоте этого звания и, самое главное, о нравственном влиянии этого священного лица на все слои общества, как церковного, так и светского, голос которого удивительно живо подымал застывавших в вопросах веры и нравов души людей.
Может быть монашество многим кажется непонятным явлением, чуть ли не противоестественным природе человека. Но такой узкий взгляд не в силах обезличить его, ввиду особой харизматичности этого института Церкви, вошедшего в её жизнь добрым будителем людей к подлинному их совершенству, востребованному самой вечностью, без коего невозможно узреть свет и красоту Того, Кто Сам совершен абсолютным образом и зовет к совершенству всякого, кто приходит в этот преходящий мир.
Евлогий, митрополит Владимирский и Суздальский
«Трое из отцев имели обыкновение каждый год ходить к блаженному авве Антонию. И двое из них спрашивали его о помыслах и о спасении души, а один всегда молчал, ни о чем не спрашивая. После многого времени говорит ему авва Антоний: вот, столько времени приходишь ты сюда и никогда не спрашивал меня. И отвечая, сказал ему: достаточно для меня только смотреть на тебя, отче». (Древний патерик)
Пожалуй, более емкого определения подлинному наставничеству не найти. И, наверное, трудно оспорить тот факт, что примеров такой подлинности во все времена было не так уж много. Я могу считать себя счастливым человеком — на моем пути такая встреча с подлинным наставничеством состоялась...
Мне приходилось часто обращаться к Святейшему Патриарху по тем или иным вопросам, касающимся жизни Лавры, и что меня всегда поражало в нем — при том, что Святейший постоянно служил, ему приходилось встречаться с церковными, государственными и общественными деятелями, — перед тобою всегда Человек. Человек, который умел так тебя слушать и так входить в твои нужды, что создавалось твердое ощущение — ближе и у тебя и у него нет никого. Это не только мое наблюдение. Такое доверительное отношение к себе могут засвидетельствовать многие и многие — духовенство и миряне, когда-либо побывавшие у Патриарха на приеме. Не помню случая, чтобы он когда-нибудь хоть что-то забыл из той массы сказанного ему или им за все то время, что я под его руководством нес послушание наместника Троице-Сергиевой Лавры. Ответственность и обязательность — вот характерные черты личности Святейшего Патриарха. Если попытаться, как неким девизом, кратко определить жизненный подвиг Святейшего, его неподдельную и глубокую церковность, то тут как нельзя лучше подошли бы слова Спасителя из Евангелия: «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить» (Мк 10; 45) и «кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою» (Мк.10; 43).
Он, Патриарх, всем должник и слуга. Но большая разница между должником-наемником и Должником-родителем, отцом, который живет и мыслит не казенными категориями. Для него служение Церкви было насущной потребностью, воздухом, которым он дышал и без которого себя не представлял.
У Достоевского есть одна общеизвестная мысль: «если б кто мне доказал, что Христос вне истины..., то мне лучше бы хотелось оставаться со Христом, нежели с истиной». Наш Святейший Патриарх свой выбор в пользу Христа и Церкви сделал еще в детстве, и ничто другое большей ценности и значимости для него, думаю, не имело. Его глубокая церковность прослеживалась во всем — и на бытовом уровне, и на богослужебном...
О колоссальной работоспособности этого человека можно, по-видимому, слагать легенды. Когда у меня спрашивали о том, как чувствует себя Патриарх, я всегда отвечал — о его самочувствии не знаю, но знаю наверняка, что сегодня он работает больше, чем вчера. На самом деле — никому было неизвестно, как чувствует себя Первосвятитель, насколько подорвано нечеловеческой нагрузкой его здоровье, сколько накопилось в его душе боли и усталости. Но всем было известно, что каждое посещение Святейшим той или иной епархии, ставропигиального монастыря, каждое его слово и выступление давали новый импульс церковной жизни; все знали, что он часто служит; все знали, сколько открылось храмов и монастырей за эти девятнадцать лет... Мало кто, однако, был осведомлен, что, даже попадая на больничную койку, он ждал приезда из патриархии машины с кипой документов и бумаг для подписи. Все это была «обычная» жизнь не щадящего себя человека. В этом, думаю, и заключается истинный аристократизм и благородство — в доброй снисходительности к чужой неспособности понять, к невежеству нашему и несовершенству; в скромном сокрытии от окружающих и усталости, и недомоганий, и своего внутреннего подвига... А ведь это качества монашеские.
Не могу не сказать о том, что для меня как насельника Троице-Сергиевой Лавры особенно дорого и важно. Я всегда усматривал какое-то харизматическое родство между личностью Святейшего Патриарха и личностью нашего лаврского, и моего, в частности, духовника — отца архимандрита Кирилла (Павлова). Это внутреннее их родство проявлялось во многом. Прежде всего, это, конечно, преданность Церкви. Оба они, в моем ощущении, принадлежат к той редкой категории духовных наставников и учителей, которые, что называется «учат не уча», личным примером...
Оба этих человека — люди большого чувства долга и ответственности и оба, будучи обладателями и воли, и твердости во всем, что касается их служения — необыкновенно просты и сердечны в быту.
В годы его Патриаршества резиденция в Переделкино стала для слабеющего силами и здоровьем нашего духовника буквально вторым домом. Мало того — отец Кирилл регулярно принимал в Переделкино и исповедывал по 40-60 человек в день, а это определенно могло вносить неудобства в жизнь резиденции и вызывать и недовольство... У кого угодно — только не у Святейшего. Я знаю, как батюшка был ему благодарен. На протяжении всех лет, когда лаврский братский духовник был парализован и практически недвижим: дом Святейшего — был его дом. Были предоставлены все удобства для ухода за тяжелобольным. Сестры рассказывают, как трогательны бывали встречи Святейшего с отцом Кириллом. Патриарх находил время и силы навещать больного.
Особенное делание Патриарха — его постоянное попечение о духовном благополучии братии Лавры. Для меня всегда являлась примером та поистине беспредельная внимательность, с которой Святейший Патриарх вникал во все вопросы, связанные с повседневной жизнью братии. Постриги и рукоположения, несение послушаний и паломнические поездки — ничто не проходило мимо внимания Его Святейшества, и на все следовало благословение, назидание или вразумление. Особенно это проявлялось в тех случаях, когда для духовной пользы согрешающего брата возникала необходимость наложить на него прещение. В резолюциях Святейшего по этим малоприятным вопросам всегда поражало сочетание духовного рассуждения, искренней заботы о духовной пользе прегрешившего брата и подчас суровой требовательности к Духовному собору и Наместнику Лавры: а все ли необходимое было сделано для уврачевания этой раны.
Но главное в духовном воздействии Святейшего Патриарха на братию Лавры — был его собственный пример, пример его подвижнического жертвенного служения Церкви. Для нас, современных монахов, Святейший Патриарх был носителем древнейшей благодатной традиции учительства в Церкви, традиции научения не словом только. Главное в этой традиции — научение собственным примером, собственной жизнью, собственным непрестанным и неукоснительным исполнением на деле монашеских обетов, возделыванием христианских добродетелей. Своим служением Святейший Патриарх как никто другой свидетельствовал о том, что монашеский подвиг — это не только отречение от мира, но и служение миру, точнее обществу, народу Божию, исполнение на деле столь страшной в своем величии заповеди Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа: «Сия есть заповедь моя, да любите друг друга, якоже возлюбих вы: болши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15; 12-13). Бережение народа Божия, охранение его своей любовью, молитвенное предстательство о нем перед Богом и печалование за него пред сильными мира сего — вот что лежало в основе первосвятительского служения Патриарха.
Примеры истинной любви Христовой, являемые нам Святейшим Патриархом и лаврским духовником, обличали столь сильные в нас греховные привычки гордости и мечтательности. Именно наши гордость и мечтательность тянут и увлекают нас на какие-то особые «подвиги». Куда угодно, но лишь бы прочь от необходимого для всех христиан, а для принесших иноческие обеты особенно, смиренного несения данного от Господа креста. Воистину, «нет ничего нового под солнцем» (Еккл. 1; 9) Сказания древних патериков столь же актуальны сейчас, как и полторы тысячи лет тому назад. Всякий искренно ищущий неложного духовного наставления, в конце концов, обретет его. Сокровищница истинно монашеского духовного опыта, явленного всем нам в служении Святейшего Патриарха, всегда открыта для нас. Аминь.
Феогност, архиепископ Сергиево-Посадский, наместник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры
В один из своих визитов в Саввино-Сторожевский монастырь Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий произнес такие слова: «Преподобный Савва возжег свечу веры и благочестия на этой прекрасной земле, став навеки ее небесным ходатаем». И вот сегодня без преувеличения можно сказать: за то, что эта свеча не угасла, а продолжает озарять духовным светом звенигородскую землю, мы все должны быть обязаны нашему Первосвятителю. Ведь именно по его благословению и при его деятельном участии после долгих лет запустения Саввино-Сторожевский монастырь вновь наполнился иноками и продолжил свое прерванное служение. Первосвятитель вернул жизнь нашей обители, также как и сотням других на Земле Русской. И благодаря его молитвам и пастырским заботам монастырь с каждым годом обретает былую славу и великолепие. Восстановление обители — трудная задача. Но мы всегда уповали на помощь Божию и на молитвы нашего настоятеля Святейшего Патриарха Алексия. С удивительной мудростью и чуткостью он принимал участие во всех наших делах и разделял наши заботы. Особенно сильно мы ощущали его поддержку в 2007 и 2008 годах, когда праздновались 600-летие преставления преподобного Саввы Сторожевского и десятилетие второго обретения мощей Преподобного. Только благодаря благословению и помощи Святейшего эти юбилейные торжества приобрели поистине всероссийское значение.
Много раз Его Святейшество посещал нашу обитель и удостаивал нас благодатного молитвенного общения. Но один его визит для меня особо памятен. Это было сразу после того, как я принял обязанности наместника обители. очень волновался и переживал, наверное, как никогда в жизни. Впервые я чувствовал на себе всю ответственность за огромный монастырь, за братию, за проведение службы. Мы с братией особенно тщательно готовились к визиту Патриарха, все продумали, но волнение не оставляло, хотя я старался, насколько возможно, этого не показывать. Наконец радостный колокольный звон возвестил о прибытии Патриарха, и я с волнением вышел приветствовать нашего настоятеля. С этого момента и до конца службы я все время чувствовал с его стороны самое теплое доброжелательное отношение, участие, поддержку.
Служба прошла как на одном дыхании. И вот, когда я подошел к Святейшему в алтаре под благословение, он так тепло по-отечески мне сказал: «Видите, все хорошо. А вы переживали" И я понял, что он прекрасно видел все мои волнения и молился за меня перед Престолом Божиим. Это было необыкновенно трогательно.
Конечно, за этим стояли богатейший жизненный опыт, мудрость, глубокое знание человеческого сердца. А еще доброта, сострадание, понимание, крепость духа и в то же время мягкость души — эти удивительные качества нашего Патриарха.
А еще это была счастливая возможность услышать его пастырские назидания.
В тот же день после службы Святейший обходил обитель. Он всегда с неподдельным интересом и вниманием относился ко всему в монастыре. Сравнивал, какие перемены произошли в обители с последнего посещения. Мне хотелось показать ему отремонтированный Преображенский храм, но он находится на звоннице, нужно было подниматься вверх по крутым каменным ступенькам. И я все сомневался, стоит ли предлагать Святейшему после службы такое восхождение, не тяжело ли ему будет. Но я был просто потрясен, когда Патриарх, опережая всех, буквально взлетел вверх по ступеням. Литургия придала ему силы.
После этого Святейший еще несколько раз посещал нашу обитель, возглавлял праздничные Литургии. И каждый раз это была непередаваемая радость и волнение. Для меня, для братии, для всех паломников.
Исполненные отеческой любви, богословской осмысленности и проникнутые житейским опытом они всегда своевременны. Говорил ли он о духовной жизни или о социальных и общественно- политических проблемах, его проповедь всегда была обращена к сердцу человека. И всегда для меня и для братии это были слова духовной поддержки, укрепляющие в вере и помогающие преодолеть многие жизненные трудности.
Когда кажется, что тяжек крест, что давят заботы и проблемы, которые неизбежно возникают при управлении монастырем, я думаю о том, насколько тяжелее их тот груз, что лежал на плечах нашего Первосвятителя и с каким духовным мужеством, любовью, мудростью он исполнял свое служение.
Савва (Фатеев), архимандрит, наместник Саввино-Сторожевского ставропигиального монастыря
