«Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав»
Но, как же смерть попрана смертью Христовой, когда она доселе попирает всех и каждого из сынов Адамовых? Какой живот дарован сущим во гробех, когда они все продолжают оставаться во гробах, и никто-же познан есть «возвративыйся из ада» (Прем. 2:1)? Что это за поражение, что пораженный продолжает поражать всех? — Что это за победа, что принадлежащие победителю сами идут в плен?
Подобные мысли, братие, легко могут приходить на ум, и возмущать светлость настоящих дней; потому небезполезно будет рассеять мглу сию лучами от светоносного гроба Христова.
Что смерть действительно попрана смертью Христовой, это явно уже из самого Воскресения Христова: только Победитель смерти мог выйти навсегда из гроба; без сего смерть и Его удержала бы в своем темном царстве, как удерживает всех прочих сынов Адамовых. — Что поражение смерти, совершенное Спасителем нашим, совершено Им не для Себя одного, а для всего рода человеческого, это видно из востания в час смерти Христовой многих усопших святых. Как могли бы они востать из гробов, если бы Господь востал из гроба для Себя одного? То же, то есть, поражение смерти, видно из воскресения людей умерших, которое неоднократно совершено Спасителем, и потом в разные времена и в разных местах многократно совершалось истинными учениками и последователями Христовыми. Таковые воскресения показывают, что смерть ныне есть крепость, потерявшая свою неприступность, есть темница, из вечной обратившаяся во временную. Наконец, попрание смерти явственно и постоянно обнаруживается в нетлении телес многих угодников Божиих, которое служит верным залогом того, что владычество смерти обессилено, и царство тления приближается к концу.
Так много, братие, на самом опыте следов поражения смерти смертью Христовой! Христовой, говорю, смертью: ибо не во имя другого кого-либо совершались и продолжают совершаться все чудеса бессмертия и нетления, как во имя воскресшего Господа Иисуса; а Он Сам не другим чем заключил исходища смерти, и отверз источник нетления и жизни, как смертью Своею и Крестом: «смертию смерть поправ!»
«Но, почему же люди продолжают умирать и по воскресении Христовом, как умирали до воскресения?» — Потому, что полное торжество над смертью должно совершиться не в средине бытия мира, когда явился на земле, умер и воскрес Спаситель наш, а в конце, и по исполнении всех времен, ибо торжеству полному прилично быть токмо по совершенном окончании брани. «Но разве она не окончена, в лице Сына Божия?» В лице Сына Божия окончена, но не окончена в сынах человеческих. И, во-первых, большая часть рода человеческого доселе еще не имеет веры в распятого и воскресшего Господа: в чье же имя даровать ей бессмертие? -Оставить смертной и даровать бессмертие одним верующим? Но таким образом на земле одна половина людей была бы бессмертная, а другая -смертная: двойственность странная, и, в существе дела, невозможная! -И между верующими во имя Христово многие суть христиане только по имени, а на деле творят волю врага Христова, дают ему убежище в своей душе, позволяют из своих сердец делать твердыни против Креста Христова. Как, и этим лжехристианам даровать бессмертие? Оставить их смертными, тогда как бессмертными будут одни христиане? Но из сего выйдет опять неестественная двойственность. — Скажешь, что если бы истинным христианам даровать бессмертие, то немедленно все неверующие обратились бы ко Христу. — Конечно, обратились бы за бессмертием, но каково было бы такое обращение! — И приняв бессмертие, что многие сделали бы из него? — Многие взяли бы сей дар из рук Христовых именно с тем, чтобы тотчас отдать его врагу Христову.
Но мы все еще стоим на поверхности дела; и она много сказывает, но не все: углубимся более, пойдем далее. — Мы желали бы уничтожения смерти: но что значит уничтожить смерть? — То ли, чтоб настоящее тело наше, в настоящем его состоянии и виде, сделать неумирающим? — Но это, во-первых, невозможно само по себе: ибо, скажем словами апостола: «плоть и кровь Царствия Божия наследити не могут, ниже тление нетления иаследствует» (1 Кор. 15:50). Состав нынешнего тела нашего таков, что сам в себе содержит семя ничем неудержимого разрушения. -Притом это было бы бессмертие наказания, а не награды, когда настоящее тело наше сделалось бессмертным. Ибо каково это тело? — Не бренно ли, не слабо ли, не болезненно ли? И теперь оно во многих отношениях составляет для духа тяжесть и темницу: тем более составило бы то и другое, сделавшись вечным. — Посему, чтобы сделать тело наше бессмертным — бессмертием блаженным и славным, для этого необходимо перетворить его вновь. «Тем, — скажешь, — лучше, — перетворить». Но возможно ли это без существенного изменения всей природы, нас окружающей? — Мы живем не одни и не особенно, а в тесной связи с другими существами; наша жизнь, можно сказать, погружена в жизни природы, нас окружающей. Как же изъят тело человека от смерти, когда прочее будет вокруг его умирать? И что за бессмертие среди смертей и тления всего живущего? — «Тем лучше, — скажешь опять, — если человек не может быть бессмертен по телу один, без распространения бессмертия на прочие существа; то — распространить сие благодеяние на все, — изгнать смерть из всего мира». — Она и будет изгнана отовсюду; весь мир обновится и сделается бессмертным, каким и был некогда; только все сие последует не прежде, как в конце мира, по исполнении времен. — «Почему не теперь?» — Потому, что настоящий мир имеет свое определенное время бытия, необходимое для раскрытия всех сил, в нем заключающихся, -для извлечения из него, несмотря на его повреждение, всего доброго, которое может быть извлечено, — для приготовления его, через постоянную, внутреннюю перемену, к новому, лучшему образу бытия. Когда все это закончится, тогда и настанет великий день обновления всего мира. С другой стороны, необходимо, чтобы и человечество имело время усвоить себе, верой и жизнью по вере, искупительную силу заслуг Христовых, — проникнуться, так сказать, всецело благодатью Духа Святаго, исцелиться через постоянную борьбу с соблазнами мира от наклонности ко греху, — приготовиться к обитанию на новой земле бессмертия. Когда это необходимое приготовление кончится, тогда настанет время всеобщего торжества и успокоения. — Вспомни, и яд греха не вдруг оказал свое действие: Адам жил, как известно, более девятисот лет, по вкушении от плода запрещенного. Не удивительно, если и сила искупления в действии своем подлежит времени: ибо ею восстановляется и врачуется не одно тело, по законам необходимости, а и дух, и еще более дух, нежели тело; но дух, как существо свободное, иначе не может быть уврачеван, как при участии его собственного произвола, при употреблении его собственных сил, — что обязательно требует времени.
Но ты не удовлетворяешься и этими причинами, и все жалеешь о том, почему давно не настало то блаженное время, когда не будет смерти? — Что же, если я скажу тебе, что когда бы оно настало до тебя, то тебя по тому самому не было бы на свете? — Точно не было бы. Помнишь ли, как Спаситель изображал саддукеям будущее состояние людей по воскресении? — «В воскресение, — говорил Он, — ни женятся, ни посягают, но якоже Ангели Божии на небеси суть» (Мф. 22:30). Следовательно, если бы тотчас по Воскресении Спасителя настало время всеобщего бессмертия, или, что то же, воскресения; то вместе с тем тотчас прекратилось бы и всякое плотское рождение. Как же тогда бы произошли на свет те люди, кои жили по Воскресении Господа до наших времен? Как получили б бытие мы сами, теперь рассуждающие о сем? — Непосредственным действием силы творческой, как произошел на свет Адам? — Но таким образом нарушилось бы единство корня в роде человеческом и единство судьбы человеческой временной и вечной: ибо непроисходящие от Адама до плоти, по тому самому явно были бы во многом инаковы и отличны от потомков Адамовых.
Итак видишь, чему равносильно желание не умирать? — Желанию воспрепятствовать бытию миллионов подобных тебе человеков, — желанию лишить бытия самого себя! Будь же терпелив и великодушен, справедлив и милосерд. Миллионы людей, живших до тебя, сошли с лица земли, чтобы дать место твоему земному бытию: сойди на время и ты для успокоения в матерния недра земли, и пожди, доколе все прочие братия твои по плоти и духу узрят свет, вкусит каждый свою долю жизни, обработает всякий свои таланты. Когда исполнится величие число сынов Адамовых и с нивы Божией соберутся все класы (колосья -ред.), когда земля и небо будут приготовлены совершенно для празднования великого дня бессмертия: тогда Владыка жизни и смерти не замедлит ни одним днем торжества, не даст телу твоему пролежать в земле ни одного лишнего часа.
Подлинно, братие, в деле бессмертия нашего все предусмотрено и расчислено премудростью Божией с величайшей точностью. Мы читаем у апостола Павла, что люди, коим последним достанется жить на земле, не умрут, а живые изменятся (1 Кор. 15:52) чудесным образом при всеобщем воскресении мертвых. Почему не будет дано им умереть и не будет ждать их смерти, чтобы начать всеобщее воскресение? Потому, что незачем будет медлить: все, имевшие прийти на свет, уже пришли; все пришедшие имели уже время сделать свое дело; потому Победитель смерти тотчас вступит во все права над ней, низринет и упразднит ее, как ни к чему не нужную.
Если же, братие, смерть есть дань, которую люди неприметно, но тем не менее, как мы видели, действительно приносят настоящему продолжению рода своего на земле, искупая ею в то же время собственное свое земное бытие: то кто после этого откажется платить сию дань?
«Чувствую, — скажешь, — справедливость и необходимость сей дани; но не хотелось бы покупать земного бытия такой дорогой ценой, — платить за жизнь смертью». За то не вознаграждается ли, возлюбленный, дань сия чем-либо другим? Не спасает ли нас смерть от какого-либо важного зла? — Вспомни, каковы мы приходим в мир сей! — Все с великой наклонностью к злу, которая, чем более живет, тем сильнее раскрывается в каждом, если не будет истреблена силой благодати Христовой. Что же служит наибольшей преградой злу, гнездящемуся в душе? Не бренность ли естества нашего? — Смерть и прямо пресекает зло во многих видах, и не прямо преграждает пути греху со многих сторон, так что если бы возможно было сложить в одно все добродетели человеческие, то оказалось бы, что большая часть их в человеке одолжена своим началом памяти о смерти. — Но вообразим, чтоб гроб престал являться пред глаза людей, что тело наше сделалось бессмертным и все уверились, что им жить на земле вечно. Как многое у многих переменится тотчас, и все в худшую сторону! Сколько вдруг явится замыслов! Как разгорятся страсти! Все примет размер великий и вместе ужасный. Самолюбию не будет конца, притеснениям и гордости не будет конца, сладострастию и роскоши не будет конца. Все злое сделается бессмертным; одна добродетель явится кратковечной и ляжет в гроб. — Представляя все это, нельзя не почитать за великое благодеяние премудрой любви Божией, что она не снимает с нас уз бренности до тех пор, пока дух наш не сделается способным пользоваться свободой бессмертия. Конечно, это лишение, но лишение благодетельное, происходящее от любви в лишающем, от необходимости в лишаемом: и чувствуя это, мы сами должны бы бежать от древа жизни, хотя бы оно было пред очами нашими, и никакой херувим не стерег его от нас.
«По крайней мере, освобождать бы от необходимости умирать тех, кои, при помощи благодати Божией, в продолжение жизни своей, очистили себя от всякие скверны плоти и духа». Но, есть ли такие люди, кои были бы совершенно чисты и не заключали бы в себе ничего греховного, и потому смертного? Если послушать их самих (а кого лучше и услышать в сем случае?), то они говорят другое, признают себя «не достигшими» (Флп. 3:13), имеющими нужду в очищении. И кто знает, не служит ли смерть у святых Божиих именно к очищению того, что не могло быть очищено духом, — к последнему уничтожению древнего яда змииного? Впрочем святые Божий получают и в сем случае все должное: смерть, страшная и горькая для нас, для них бывает вовсе не такова: почему многие из них и призывали ее, как друга и освободителя от уз.
Еще не подумал бы кто, что время, протекающее от смерти каждого дня всеобщего воскресения, теряется в бездействии. Но кто велит так думать? — Теряется ли время у святых, когда они духом своим, подобно духам бесплотным, выну славословят на небеси Господа, молятся за земных братий своих, и даже нисходят нередко на землю для оказания помощи? Теряется ли время у тех, кои хотя отошли от сего мира неочищенными, но с верой в заслуги Искупителя и твердым намерением начать жизнь свято, когда они верой усвояют там себе молитвы, возносимые за них Церковью? — Теряется время разве для тех, кои еще более теряли бы оное, если бы продолжали жить на земле, — для грешников, ожесточенных во зле. Но и для таких смерть есть приобретение: будучи обнажены от плоти, которой всю жизнь служили, как идолу, они не могут совершать многих грехов, и потому в день воскресения и суда примут меньшую степень наказания.
Таким образом, братие, с какой стороны ни смотреть на смерть телесную, она представляется хотя злом, но таким, которое после падения человеческого, при нынешнем порядке (или точнее сказать, беспорядке) вещей, необходимо и полезно. По сей-то причине смерть и не уничтожена тотчас по Воскресении Господа, а оставлена до конца мира, как средство к окончательному очищению чувственной природы нашей от греха через разрешения ее на составные части, и вместе как грозный призрак для благодетельного устрашения слишком резвых детей и для удаления их через то от вредных и безумных забав.
«Но в чем же сила смерти Христовой, если мы все продолжаем умирать по-прежнему?» В том, что мы все некогда, подобно нашему Спасителю, восстанем из гробов. Без принятия Спасителем плоти нашей, без смерти Его за нас на кресте, смерть, нас постигшая в Адаме, была бы смертью вечной: низходя в землю, мы никогда не вышли бы из земли, к истинной жизни, а сходили бы через всю вечность все ниже и ниже, по беспредельной глубине ада; а теперь мы сходим по лестнице смерти и тления для того, чтобы, прошед ею, выйти — на небо. В чем главное торжество наше над смертью? В том, что она разрушена смертью же Христовой, — в том, что мы и умирая, не умираем навсегда, — умираем для воскресения. Смерть теперь есть такой яд, который, будучи перетворен на Кресте Кровью Христовой, сделался врачевством против себя самого.
Памятуя все эти истины, непреложность коих видна всякому, перестанем, братие, взирать на гроб очами людей, «не имущих упования» (1 Сол. 4:13), познаем любовь Божию к нам в самой смерти нашей. Воскресший Господь так много сделал для нас, что, без сомнения, оказал бы и сие благодеяние, чтобы тотчас уничтожить смерть, если бы это было полезно для нас. Но настоящий порядок вещей на земле таков, что даже Он Сам, по воскресении Своем, не мог остаться на земле, а вознесся до времени на небо. Тем более нам без Него неприлично остаться в сей юдоли слез навсегда. Лучше, во всяком отношении лучше, идти к Нему — на небо, и там, вместе с Ним, ожидать, пока земля соделается способной быть небом. Аминь.
Святитель Иннокентий Херсонский