Фибия Перпетуя была казнена на арене Карфагена 7 марта 203 г. Свидетельство её мучений («страдание») - подлинное; представляет собой особый интерес то, что большая его часть (разделы 3-10) написаны по латыни самой Перпетуей перед кончиной. В связи с этим текст можно назвать одним из первых произведений, написанных христианкой.
Пролог
Если древние примеры веры сохранены, являя благодать Божию и служа назиданию людей, да и до сей поры записываются, так что через их чтение, как будто бы через показание самых деяний, Бог может быть прославлен, а человек — укрепиться; то почему бы новым свидетельствам не быть изложенным, чтобы подобным образом послужить другим? Воистину, и они когда-то станут древними и необходимыми нашим сынам, хотя для своего времени они (из-за некоего почтения, которое люди оказывают древности) — представляются составленными лишь из незначительных сообщений. Но да обратят внимание те, кто полагает единую силу Святого Духа в зависимость от череды времён, что более позднее вещи должны бы уже по самому их более позднему времени представляться более значительными, соответственно изобилию благодати, предназначенной на последние времена. Ибо «в последние дни, - говорит Господь, - излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны их и дочери; и на рабов моих и рабынь моих излию от Духа Моего, и юноши будут видеть видения, и старцам вашим будут сниться сновидения» (Деян. 2:17, ср. Иоиль 2:28).
Таким образом, мы также — те, кем пророчества и обетованные новые видения получены и почтены; те, кем иные чудеса Святого Духа определены на служение Церкви, которой также был послан тот же Дух, распределяющий всякие дары среди всех людей, «в соответствии с тем, как Господь определил каждому» (1 Кор. 7:17), - по потребности и описываем их и через чтение празднуем во славу Божию; чтобы ни слабость, ни отпадение от веры не могли быть допущены, что в те старые времена присутствовала только божественная благодать, в мучениках или в откровениях дарованных; ибо Бог всегда совершает то, что Он обетовал, для свидетельства тем, кто не верует и для пользы тех, кто верует. Почему мы тоже, братия и возлюбленные сыны, провозглашаем вам то, что мы слышали и осязали (1 Кор. 15:1); что вы, присутствовавшие, можете привести себе на память во славу Божию, и вы, которые знают от слышания, можете иметь общение со святыми мучениками, и через них с Господом Иисусом Христом, Которому слава и честь во веки веков. Аминь.
Схвачены были юные катехумены: Ревокат и Фелицита, бывшая служанкой вместе с ним, Сатурнин и Секунд. С ними вместе была Фибия Перпетуя, благородного происхождения, воспитанная свободно, с честью выданная замуж. У неё были отец и мать, и два брата (один из которых также был катехумен), и сын, грудное дитя. Ей самой было около двадцати двух лет от роду. Что случилось дальше - она сама расскажет; вот весь ход её мученичества, записанный её собственной рукой и её собственными словами.
Сообщение Перпетуи
Когда, - сказала она, - мы всё ещё были под стражей, и мой отец пытался досаждать мне своими словами и постоянно старался уязвить мою веру — по своей любви — я сказала ему: «Отец! Ты видишь, к примеру, этот лежащий сосуд — кувшин, или что-либо другое?». И он сказал: «Я вижу его». И я сказала ему: «Можно ли его назвать как-то иначе, нежели тем, что он есть?». И он ответил: «Нет». Итак, могу ли я не называть себя никак иначе, чем то, что я есть — христианкой?
Тогда мой отец, в гневе от этих слов, набросился на меня, чтобы вырвать мои глаза; но он только причинил мне боль и ушёл посрамлённым, он и дьявольские убеждения. Затем я была несколько дней без моего отца и благодарила Господа; и я была утешена его отсутствием. В тот же промежуток времени мы были крещены, и Дух объявил мне, что я не должна молиться после воды крещения ни о чём другом, кроме как о терпении плоти. Через несколько дней мы были брошены в темницу, и я была очень испугана, поскольку никогда не знала, такой темноты. О горький день! Там стояла большая духота из-за тесноты; солдаты жестоко обращались с нами. Наконец, я мучилась там, заботясь о дитя.
Затем Терций и Помпоний, благословенные диаконы, служившие нам, добыли деньги, за которые мы на несколько часов могли быть выведены в более хорошее отделение темницы и получить облегчение. Затем все вышли из подземелья, чтобы отдохнуть; я кормила грудью моё дитя, которое ослабло от голода. Заботясь о нём, я поговорила со своей матерью и укрепила своего брата, и отдала сына им. Я скорбела, ибо я видела, что они сами скорбят о мне. Такие заботы я переносила много дней; и я добилась, чтобы дитя содержалось со мной в темнице; сразу мне стало лучше, и мои труды и заботы о ребенке стали легче; темница вдруг стала для меня дворцом, так что я скорее пребывала бы там, чем где бы то ни было ещё.
Затем сказал мне брат мой: «Госпожа, сестра моя! Ты теперь в вышней чести, даже настолько, что ты можешь просить о видении; и оно должно быть тебе показано, пострадаешь ли ты или будешь избавлена». И я, зная, что я беседую с Господом, ради Которого я претерпела столько, пообещала ему, сказав нимало не сомневаться: «Завтра я скажу тебе». И я просила, и мне было показано.
Я узрела бронзовую лестницу, дивно великую, достигающую до небес; и она была узка, так что не более одного человека могло восходить по ней одновременно. И по краям ступеней были установлены железные орудия всякого рода. Мечи были там, копья, крюки и ножи; так что если бы восходящий сделал неверный шаг или не смотрел бы вверх, он был бы разорван, его плоть повисла бы на железе. И справа у подножия лестницы там был лежащий змей, дивно великий, который лежал в ожидании тех, кто пожелает взойти, и устрашал их, чтобы они не смогли взойти. Вот Сатур пошёл вверх первым (он впоследствии сдался по своей воле ради нас, ибо это он наставлял нас; а когда мы были взяты, его не было с нами). И он поднялся до верха лестницы; и он повернулся и сказал: «Перпетуя, я жду тебя; но смотри, чтобы змей не ужалил тебя». И я сказала: «Он не повредит мне, во имя Иисуса Христа». И из-под лестницы, как будто он испугался меня, он тихо положил свою главу, и я, ступая как будто на первую ступень, ступила на его главу. И я взошла, и я увидела весьма великий сад, и посреди — сидящего Человека, светловолосого, в пастушьих одеждах, высокого, доящего овцу; и стояли вокруг Него многие тысячи одетых в белое. И Он поднял свою главу и узрел меня, и сказал мне: «Здравствуй, дитя!». И Он воззвал ко мне, и из творога, который он сделал из молока, он дал мне как бы кусочек; и я взяла его в руки и съела; и все, стоящие вокруг, сказали: «Аминь!». И при звуке этого слова я пробудилась, ещё вкушая нечто сладкое.
И я сразу рассказала своему брату, мы узнали, что будет страдание; и мы не стали ни на что больше надеяться в этом мире.
Несколькими днями позже было сообщено, что нас будут испытывать. Кроме того, мой отец вернулся из города в крайнем утомлении; и он пришёл ко мне, чтобы низвергнуть мою веру, говоря: «Сжалься, дочь, над моими сединами; сжалься над своим отцом, если я достоин быть назван тобою отцом; ведь этими руками я довёл тебя до цветения юности и я предпочёл тебя всем твоим братьям; не подвергни меня упрекам людским; посмотри на своих братьев, посмотри на свою мать и сестру матери; посмотри на своего сына, который не перенесёт жизни без тебя. Откажись от своего решения; не сокрушай нас всех; никто из нас больше не сможет открыто говорить с людьми, если ты как-то пострадаешь».
Говорил он это по-отечески, с любовью, целуя мои руки и пресмыкаясь у моих ног; и со слезами он называл меня не дочерью, но госпожой. И я горевала о моём отце, ибо из всех моих родных он один не мог обрадоваться моему страданию; и я утешила его, сказав: «На суде может быть всё, что Богу угодно; чтобы узнали, что мы утверждаемся не своею силою, но Божией». И он ушёл от меня очень печальный.
На следующий день, когда мы ели, нас внезапно схватили и увели на испытание; и мы пришли на форум. Весть об этом распространилась в окрестностях форума, и собрались очень большие толпы народа. Нас подвели к судилищу. Все, будучи спрошены, исповедовали веру. Так дошли до меня. И мой отец появился там опять с моим сыном и хотел стащить меня со ступени, говоря: «Соверши жертву! Пощади дитя!». И прокуратор Иларий — который после смерти проконсула Минуция Тиминиана принял вместо него право и силу меча — сказал: «Пощади отцовские седины; пощади младенчество мальчика! Принеси жертву за процветание императора!». И я отвечала: «Я христианка!». И поскольку мой отец все ещё стоял рядом со мной, чтобы я отреклась от веры, Иларием было приказано свалить его и бить прутом. И я скорбела о ране моего отца так, как будто били меня; так скорбела я о его несчастной старости! Затем Иларий вынес приговор всем нам и осудил нас на смерть от зверей; и мы, радуясь, спустились в подземелье. Затем, поскольку моё дитя привыкло питаться от груди и быть со мною в темнице, я сразу послала диакона Помпония к моему отцу, прося о дитя. Но мой отец не пожелал дать его. И, по воле Божией, ему не нужно больше сосать, а мне — впадать в лихорадку; я могу не мучиться уходом за дитя и болью в моих грудях.
Несколько дней спустя, когда мы все молились, вдруг посреди молитвы я произнесла слово и назвала Динократа; и я была поражена, ибо он никогда раньше не приходил мне на ум до этого; и я восскорбела, вспомнив его участь. И сразу же я узнала, что я достойна, и я могу просить за него. И я стала продолжительно молиться о нём и стенала пред Господом. Немедленно, той же ночью, мне было видение.
Я узрела Динократа, выходящего из тёмного места, в котором было много других людей; он был в жару и в жажде, в отвратительных лохмотьях, бледный; и рана была на его лице, которую он имел, когда умер. Сей Динократ был моим братом по плоти, он семи лет отроду заболел язвами на лице, приведшими его к страшной смерти, ужаснувшей всех. Поэтому я сотворила молитву за него; между ним и мной была пропасть, великая настолько, что никто из нас не мог бы добраться до другого. Более того, в том месте, где был Динократ, была купель, полная воды; её край был выше роста мальчика, и Динократ тянулся вверх, чтобы попить. Я сожалела, видя, что в купели есть вода, однако из-за высоты края он не мог пить.
И я пробудилась, и я узнала, что мой брат был в муках. Ещё я была уверена, что смогу облегчить его муки; и я молилась за него каждый день, пока мы не перешли в лагерную тюрьму. (Ибо мы должны были бороться на лагерных играх; это было время празднования дня рождения императора Геты). И я молилась за него день и ночь, стеная и плача, чтобы он был дан мне.
В тот день, когда нас заключили в колодки, мне было видение.
Я увидела то место, которое видела ранее, и Динократа, чистого телом, изящно одетого, утешенного; и купель, которую я видела ранее, край её доходил до пупа мальчика; и он пил оттуда воду, не перестававшую течь. И на краю была золотая чаша, полная воды; и Динократ подошёл и стал пить оттуда; и чаша не истощалась . И насытившись, он отошёл от воды и стал радостно играть, как свойственно детям.
И я пробудилась. Тогда я поняла, что он был избавлен от страданий.
Несколько дней спустя Пуденс, подручный, в ведении которого находилась темница (он также стал превозносить нас, ибо полагал, что в нас пребывает великая благодать), дал возможность многим из нас отдохнуть по очереди. И вот, когда приблизился день игр, вошёл ко мне мой отец, измождённый утомлением, и стал рвать свою бороду и бросать её на землю, и падал ниц, проклиная свои годы и произнося такие слова, которые могли привести в движение всю тварь. Я была в горе о его несчастной старости.
За день до боя, я видела в видении, что диакон Помпоний подошёл сюда, к двери темницы, и сильно ударил в неё. И я вышла к нему и открыла ему; он был одет в белую ризу без пояса, его обувь была причудливо выделана. И он сказал мне: «Перпетуя, мы ждём тебя; идём». И он взял меня за руку, и мы пошли через скалистые и ветреные места. Наконец, тяжело дыша, мы пришли к амфитеатру, и он вывел меня на середину арены. И он сказал мне: «Не бойся! Я здесь, с тобою, и тружусь вместе с тобою». И он ушёл. И я увидела множество пристально смотрящих людей. И поскольку я знала, что я была осуждена на зверей, я дивилась, что зверей не выпустили на меня. И вышел сражаться со мной отвратительный эфиоп со своими приспешниками. Ко мне также подошли юноши, мои помощники и советчики. И я была обнажена, и я стала мужчиной. И мои помощники стали намащать меня маслом, как это делают обычно для борьбы; а напротив я увидела, что эфиоп валяется в пыли. И выступил человек весьма великого роста, выше самого верха амфитеатра, одетый в ризу без пояса, и под нею между двумя полосами на груди — в пурпурную ризу. Его обувь также была причудливо отделана золотом и серебром. Он нёс прут, подобно начальнику гладиаторов, и зелёную ветвь, на которой были золотые яблоки. И он призвал к тишине и изрёк: «Эфиоп, если победишь сию жену, убьёшь её мечом; а если она победит тебя, она получит эту ветвь». И он ушёл. И мы приблизились друг ко другу, и стали наносить друг другу удары. Он попытался сбить меня с ног, но я пятками поразила его в лицо. И я вознеслась в воздух и стала так разить его, как будто я не ступала по земле. Но когда я увидела замедление, я соединила свои руки, поставив пальцы одной напротив пальцев другой. И я попала по его главе, и он пал на лицо. И я ступила на его главу. И народ стал кричать, и мои помощники стали петь. И я подошла к начальнику гладиаторов и получила ветвь. И он облобызал меня и сказал мне: «Дочь моя, мир тебе!». И я пошла со славою ко вратам, которые зовутся «Врата Жизни».
И я пробудилась; и я поняла, что я буду биться не со зверями, но с дьяволом; но я узнала, что будет победа моею.
Доселе я написала, до дня накануне игр; сами же игры пусть опишет желающий.
Сообщение Сатура
И благословенный Сатур тоже передал видение, которое он сам записал.
Мы пострадали, - сказал он, - и мы вышли из плоти, и мы понеслись на восток четырьмя ангелами, которые не касались нас. И мы двигались не так, как если бы мы перевернулись на спину, но так, как будто мы восходили по пологому склону. И пройдя через край мира, мы увидели весьма великий свет; и я сказал Перпетуе (которая была рядом со мной): «Вот что Господь обещал нам; мы получили Его обетование». И когда нас несли те четыре Ангела, великое пространство открылось перед нами, на нём были розовые деревья и цветы всякого вида. Высота деревьев была по образу кипарисов, и их листья шумели, не переставая. И там, в саду, было четыре других Ангела, более величественных, чем остальные; они, увидев нас, воздали нам честь и сказали другим Ангелам: «Се, вот они, вот они!» - и дивились. И четыре Ангела, принесшие нас, поставили нас в трепете; и мы шествовали по широкому пути через равнину. Там мы нашли Иокунда и Сатурнина, и Атраксия, которые в то же самое гонение были заживо сожжены; и Квинта, тоже мученика, который в темнице расстался с сей жизнью; и мы спросили их, где остальные. Другие Ангелы сказали нам: «Идёмте сперва и приветствуем Господа».
И мы пришли ко дворцу, стены которого были такими, что казались сделанными из света; и пред дверью того дворца стояли четыре Ангела, которые, когда мы вошли, облекли нас в белые одеяния. И мы вошли внутрь, и мы услышали как бы один глас, возглашающий без конца: «Свят! Свят! Свят!». И мы увидели Сидящего в том месте как бы Мужа; Его волосы были белы, как снег; лицо Его юно; ног же Его мы не видели. Одесную и ошуюю Его — четыре старца; и за Ним стояло множество других старцев. И мы вошли в изумлении и стали пред престолом; и четыре Ангела подняли нас, и мы целовали Его, а Он пронёс Свою руку над нашими лицами. И другие старцы сказали нам: «Встаньте!». И мы встали и дали целование мира. И старцы сказали нам: «Идите и веселитесь!». И я сказал Перпетуе: «У тебя есть то, что ты желала». И она сказала мне: «Да, благодарение Богу! Так что я хоть и радовалась во плоти — сейчас более рада».
И мы вышли и увидели справа пред дверьми епископа Оптата, а слева — священника и учителя Аспасия, стоящих в стороне и скорбящих. И они бросились к нашим ногам и сказали: «Примирите нас, ибо вы ушли вперёд и оставили нас!». И мы сказали им: «Разве ты не отец наш, а ты — не священник наш, что вы должны бросаться к нашим ногам?». И мы двинулись и обняли их. И Перпетуя стала беседовать с ними по-гречески; и мы стали с ними отдельно в отрадном саду под розовым деревом. И когда мы ещё говорили с ними, Ангелы сказали им: «Пусть они идут и отдохнут; и какие бы раздоры ни были бы между вами, отбросьте их один за другим». И они привели их в смущение. И они сказали Оптату: «Исправь своих людей; ибо они приходят к тебе, как те, что возвращаются с игр и пререкаются о сторонах». И нам показалось, как будто они собираются затворить врата. И мы стали узнавать там многих братьев, тоже мучеников. И мы все поддерживались там неизреченным ароматом, насыщавшим нас. Затем в радости я пробудился.
Повествование о мучении
Славные видения были мученикам, преблагословенным Сатуру и Перпетуе, их сами они записали. Но Секунда ранней кончиной Бог призвал из сего мира, когда он был ещё в темнице; не без благоволения на то, что он избежит зверей. И всё же, если не его душа, то по крайней мере его плоть познала меч.
Фелицита же также приняла сию благодать от Господа. Ибо из-за того, что она была на восьмом месяце (будучи, конечно, уже с ребёнком, когда её взяли), она очень скорбела, когда день игр приблизился, боясь, что по этой причине её оставят (ибо беременных женщин отправлять на мучение — незаконно), и что она должна будет пролить свою святую и невинную кровь после всех, вместе с бродягами и преступниками. Также её товарищи были немало огорчены тем, что они могут опередить такого хорошего друга, как бы их спутника на дороге к единому упованию. Посему, соединившись в совместном стенании они излили свою молитву ко Господу за три дня до игр. Сразу же после молитвы боли нашли на неё. И когда по причине естественной немощи восьмого месяца она была удручена своими муками и сетовала, сказал ей один из слуг стражей у двери: «Ты, так сетующая сейчас, что ты будешь делать, когда тебя кинут ко зверям, которых ты презрела, не пожелав принести жертву?». И она отвечала: «Я сама сейчас переношу это страдание, но там Другой будет во мне, Кто будет страдать за меня, ибо я буду страдать за Него». Итак, она разрешилась дочерью, которую сестра вырастила как свою дочь.
Итак, поскольку Святой Дух попустил, и попущено было по воле Божией, что ход игр также должен быть описан; хотя мы и недостойны в завершение поведать о такой славе, но мы исполним волю святейшей Перпетуи, нет, скорее священный долг, добавив ещё одно свидетельство её стойкости и высоты духа. Когда трибун стал с ними обращаться более жестоко, поскольку по совету некоторых презреннейших людей он боялся, дабы посредством волшебных чар они не смогли тайно покинуть темницу, Перпетуя отвечала ему в лицо: «Почему ты не позволяешь нам немного отдохнуть? Видишь: мы - самые благородные жертвы, именуемся «кесаревыми», и в день его празднования мы будем бороться. И разве для тебя не будет славой, если нас выведут туда более полнотелыми?». Трибун задрожал и покраснел, и дал приказ, чтобы с ними обращались мягче, дав возможность её братьям и остальным входить и оставаться с ними. Также пристав темницы теперь уверовал.
Таким образом, накануне игр, когда последнюю трапезу, которая называется «свободной», они сотворили (настолько, насколько могли) не «трапезой свободы», но «трапезой любви» , они дерзновенно провозгласили людям сии слова, грозя судом Господним, свидетельствуя о блаженстве в своих страданиях, ни во что не ставя любопытство сбежавшихся. И Сатур сказал: «Разве завтрашнего не достаточно для вас? Почему вы благосклонно взираете на ненавидимое? Сегодня вы — друзья, завтра — враги. Однако запомните прилежно наши лица, чтобы вы могли узнать нас снова в день оный». И все стали расходиться оттуда, поражённые; и многие из них уверовали.
И вот, настал день их победы, и они пошли из темницы в амфитеатр, как на небеса, весёлые, со светлыми лицами; если они вообще дрожали — то это было от ликования, а не от страха. Перпетуя шла позади, прекрасная видом, истинная невеста Христова и возлюбленная Богом; под её пронзительным взглядом все опускали свои глаза. Фелицита также, ликуя, что рожденное ею дитя в безопасности, что она может бороться со зверями, перешла от крови — к крови, от повитухи — к гладиатору, дабы омыться после мук вторым крещением.
И когда их привели ко вратам и понуждали надеть мужчин одежды жрецов Сатурна, женщин — одежды жриц Цереры, благородная Перпетуя осталась тверда до конца и не согласилась. Ибо она сказала: «По той причине пришли мы сюда вольно, что наша свобода не может затмиться. По той причине мы отдаём свои жизни, что мы не можем делать подобных вещей; в сем мы согласны с вами». Несправедливые признали справедливость; трибун дозволил, чтобы их вели дальше так, как они были, без дальнейших церемоний. Перпетуя воспела, как бы уже попирая главу эфиопа. Ревокат и Сатурнин, и Сатур грозили людям, глядевшим на них. Затем, когда они пришли пред взор Илария, они стали говорить Иларию, простирая вперёд руки и кивая головами: «Ты осудил нас,» — они говорили, — «а Бог — тебя». Тут разъярённый народ потребовал, чтобы их прогнали сквозь строй гладиаторов с бичами, что и было исполнено. Тогда мученики искренне воздали благодарение, ибо восприняли часть страданий Господних.
Но Тот, Кто сказал: «Просите, и получите» (Ин. 16:24), дал им по их прошению такуюу кончину, какую каждый желал. Ибо всякий раз, когда они говорили друг со другом о том, что они желают в мучении, Сатурнин со своей стороны объявлял, что он желает быть брошенным к любому зверю, чтобы наверняка носить более славный венец. Поэтому, в начале представления он вместе с Ревокатом сперва имел стычку с леопардом, а затем был разорван медведем на возведённом мосту. Теперь, Сатура ничто не отвращало более медведя, но он был уже уверен, что умрёт от одного укуса леопарда. Поэтому, когда он был отдан вепрю, гладиатор, привязавший его к вепрю, вместо него был этим зверем разорван на части и умер спустя несколько дней после игр; Сатура же он лишь провлачил. Более того, когда он был привязан на мосту, чтобы на него напал медведь, тот не захотел выходить из своего логова. Так Сатур вторично был отозван невредимым.
Но для женщин дьявол приготовил свирепейшую корову, избранную для этой цели среди всех заказанных; ибо даже через этого зверя он хотел посмеяться над их полом. Они были для этого обнажены, на них надели сети; и так их вывели. Народ содрогнулся, увидев, что одна — нежная девушка, а у другой — груди, ещё каплющие после бывшего кормления грудью. Итак, их отозвали и облачили в свободные одежды. Перпетуя была сбита первой и упала на свои чресла. И когда она села прямо, её одежда сбоку оказалась разодранной; она натянула её, чтобы закрыть бедро, больше по причине скромности, чем боли. Затем, ища булавку, она заколола также свои растрёпанные волосы; ибо не встречалось, чтобы мученик страдал с растрёпанными волосами, дабы не показалось, что она в горе, когда она — в славе. Так она встала; и когда она увидела Фелициту, сбитую навзничь, она подошла к ней и дала ей свою руку, и подняла её. И обе они встали вместе и (жестокость людей теперь ослабла) были отозваны ко Вратам Жизни. Там Перпетуя была принята человеком по имени Рустик, бывшим тогда катехуменом, который стоял рядом с ней, и, как будто пробудившись ото сна (настолько она была восхищена Духом), стала сперва смотреть по сторонам; а затем (что поразило всех, бывших там) спросила: «Когда же, всё-таки, нас бросят к корове?». И когда она услышала, что это уже было сделано, не хотела верить, покуда не заметила несколько отметин от удара на теле и платье. Вслед за этим она позвала к себе брата и того катехумена, и беседовала с ними, говоря: «Стойте крепко в вере и все любите друг друга; и не соблазняйтесь моим страданием».
Сатур тоже в других воротах увещевал солдата Пуденса, говоря: «Значит, конечно, как я верил и предсказывал, я до сей поры не испытал нападения зверей. А теперь ты уверуй всем сердцем. Смотри, я выхожу туда и погибну от одного укуса леопарда». И тотчас же, в конце представления, когда был выпущен леопард, от одного его укуса его покрыло столько крови, что люди, свидетельствуя о его втором крещении, кричали ему: «Хорошо омыт! Хорошо омыт!». Воистину, хорошо было ему, омытому таким образом. Тогда сказал он солдату Пуденсу: «Прощай! Помни веру и меня; и да не тревожит это тебя, но укрепляет!». И с этим он взял с пальца Пуденса колечко и, погрузив его в рану, отдал обратно как реликвию, оставив ему обетование и поминовение в своей крови. Потом, когда он перестал дышать, его бросили к остальным в обычное место, чтобы перерезать горло. И когда народ просил вывести их, чтобы когда меч пронзит их тела, их взоры могли быть к тому же собраны как свидетели бойни, они встали сами и двинулись туда, куда хотел народ, сперва поцеловав друг друга, чтобы завершить своё мученичество чином мира. Другие не двинулись и безмолвно встретили меч; Сатур много раньше испустил дух, чтобы также и взойти раньше, и теперь он, таким образом, ждал Перпетую. Но Перпетуя, могущая почувствовать хоть какую-то боль, была пронзена меж костей и вскричала; и когда рука меченосца всё ещё отклонялась (ибо он был новобранцем), сама направила её на свою шею. Быть может, такая великая жена не могла быть сражена (устрашая нечистого духа), пока сама не соизволила на это.
О, доблестнейшие и преблагословенные мученики! О, истинно призванные и избранные во славу Господа нашего Иисуса Христа! С какою славу тот, кто величает, почитает и прославляет, должен читать эти свидетельства, не менее древних, для назидания Церкви; сии новые чудеса так же могут показать, что Тот же Самый Святой Дух действует даже доныне, и с Ним Бог Отец Всемогущий, и Сын Его Иисус Христос, Господь наш, Которого слава и сила присно и во веки веков. Аминь.